Комментарий к данным абзацам, вообщем. "тихий дон".


потом стрельба перемежилась, и мир открылся аксинье в его сокровенном звучании: трепетно шелестели под ветром зеленые с белым подбоем листья ясеней и литые, в узорной резьбе, дубовые листья; из зарослей молодого осинника плыл слитный гул; далеко-далеко, невнятно и грустно считала кому-то непрожитые года кукушка; настойчиво спрашивал летавший над озерцом хохлатый чибис: «чьи вы, чьи вы? »; какая-то крохотная серенькая птаха в двух шагах от аксиньи пила воду из дорожной колеи, запрокидывая головку и сладко прижмурив глазок; жужжали бархатисто-пыльные шмели; на венчиках луговых цветов покачивались смуглые дикие пчелы. они срывались и несли в тенистые прохладные дупла душистую «обножку». с тополевых веток капал сок. а из-под куста боярышника сочился бражный и терпкий душок гниющей прошлогодней листвы.


ненасытно вдыхала многообразные запахи леса сидевшая неподвижно аксинья. исполненный чудесного и многоголосого звучания лес жил могущественной первородною жизнью. поемная почва луга, в избытке насыщенная весенней влагой, выметывала и растила такое богатое разнотравье, что глаза аксиньи терялись в этом чудеснейшем сплетении цветов и трав.


улыбаясь и беззвучно шевеля губами, она осторожно перебирала стебельки безыменных голубеньких, скромных цветов, потом перегнулась полнеющим станом, чтобы понюхать, и вдруг уловила томительный и сладостный аромат ландыша. пошарив руками, она нашла его. он рос тут же, под непроницаемо-тенистым кустом. широкие, некогда зеленые листья все еще ревниво берегли от солнца низкорослый горбатенький стебелек, увенчанный снежно-белыми пониклыми чашечками цветов. но умирали покрытые росой и желтой ржавчиной листья, да и самого цветка уже коснулся смертный тлен: две нижних чашечки сморщились и почернели, лишь верхушка — вся в искрящихся слезинках росы — вдруг вспыхнула под солнцем слепящей пленительной белизной.


и почему-то за этот короткий миг, когда сквозь слезы рассматривала цветок и вдыхала грустный его запах, вспомнилась аксинье молодость и вся ее долгая и бедная радостями жизнь. что ж, стара, видно, стала аксинья… станет ли женщина смолоду плакать оттого, что за сердце схватит случайное воспоминание?


так в слезах и уснула, лежа ничком, схоронив в ладонях заплаканное лицо, прижавшись опухшей и мокрой щекой к скомканному платку