Литература, опубликовано 09.01.2019 16:01
Кто поддержал злобного тролля?
Ответ оставил: Гость
Ответ оставил: Гость
В жизни порою трудно бывает,
Ну что тут поделать, судьба быть такая?
Когда выставляем мы друга за дверцу,
Скулит, разрывается собачье сердце...
Многие люди не думают в мире,
Если уж друга вы приручили -
То будьте добры, играйте, ласкайте,
А не во двор, на мороз, выгоняйте.
Собачье сердце ведь очень ранимо,
Все люди куда-то бегут, да все мимо.
Собака не злая, да мы виноваты.
Хочу рассказать я вам всем кратко:
Собака ведь тоже, как мы, понимает,
И любит, и ждет, без дела не лает.
Мы сами заводим их лаять и грызть...
Собаку ведь нужно любить?...
Ну что тут поделать, судьба быть такая?
Когда выставляем мы друга за дверцу,
Скулит, разрывается собачье сердце...
Многие люди не думают в мире,
Если уж друга вы приручили -
То будьте добры, играйте, ласкайте,
А не во двор, на мороз, выгоняйте.
Собачье сердце ведь очень ранимо,
Все люди куда-то бегут, да все мимо.
Собака не злая, да мы виноваты.
Хочу рассказать я вам всем кратко:
Собака ведь тоже, как мы, понимает,
И любит, и ждет, без дела не лает.
Мы сами заводим их лаять и грызть...
Собаку ведь нужно любить?...
Ответ оставил: Гость
Мы понимаем характер хозяина по интерьеру, ведь если хозяин богатый, то и интерьер богатый.
В одной из отдаленных улиц Москвы, в сером доме с белыми колоннами, антресолью и покривившимся балконом, жила некогда барыня, вдова, окруженная многочисленною дворней. Сыновья ее служили в Петербурге, дочери вышли замуж; она выезжала редко и уединенно доживала последние годы своей скупой и скучающей старости. День ее, нерадостный и ненастный, давно прошел; но и вечер ее был чернее ночи.
Герасиму отвели над кухней каморку; он устроил ее себе сам, по своему вкусу: соорудил в ней кровать из дубовых досок на четырех чурбанах, истинно богатырскую кровать; сто пудов можно было положить на нее — не погнулась бы; под кроватью находился дюжий сундук; в уголку стоял столик такого же крепкого свойства, а возле столика — стул на трех ножках, да такой прочный и приземистый, что сам Герасим, бывало, поднимет его, уронит и ухмыльнется. Каморка запиралась на замок, напоминавший своим видом калач, только черный; ключ от этого замка Герасим всегда носил с собой на пояске. Он не любил, чтобы к нему ходили.
В одной из отдаленных улиц Москвы, в сером доме с белыми колоннами, антресолью и покривившимся балконом, жила некогда барыня, вдова, окруженная многочисленною дворней. Сыновья ее служили в Петербурге, дочери вышли замуж; она выезжала редко и уединенно доживала последние годы своей скупой и скучающей старости. День ее, нерадостный и ненастный, давно прошел; но и вечер ее был чернее ночи.
Герасиму отвели над кухней каморку; он устроил ее себе сам, по своему вкусу: соорудил в ней кровать из дубовых досок на четырех чурбанах, истинно богатырскую кровать; сто пудов можно было положить на нее — не погнулась бы; под кроватью находился дюжий сундук; в уголку стоял столик такого же крепкого свойства, а возле столика — стул на трех ножках, да такой прочный и приземистый, что сам Герасим, бывало, поднимет его, уронит и ухмыльнется. Каморка запиралась на замок, напоминавший своим видом калач, только черный; ключ от этого замка Герасим всегда носил с собой на пояске. Он не любил, чтобы к нему ходили.
Литература, опубликовано 09.01.2019 16:01
Литература, опубликовано 09.01.2019 16:01
Литература, опубликовано 09.01.2019 16:01
Литература, опубликовано 09.01.2019 16:01