Литература, опубликовано 07.06.2020 04:37
Основні ознаки етюду визначимо разом.
1) Який за обсягом? / Коротка форма /
2) Що описується? /Безпосередні враження від природи /
3) Чи відчувається думка автора? / Висловлення своїх почуттів /
4) Чи використовуються художні засоби? / Образність мови
Ответ оставил: Гость
"Евгений Онегин", пожалуй, самое трудное для понимания произведение русской литературы. Про него не скажешь словами Твардовского: "Вот стихи, а все понятно, все на русском языке". Язык этого романа (в широком смысле, не только лингвистическом) очень труден для современного читателя. Не понимали этот язык и современники поэта. Однако они верно уловили, что художественный нерв "Евгения Онегина", средоточие творческих задач, поставленных Пушкиным перед собою, связаны с формой повествования или формой авторского присутствия в тексте. Поначалу, после выхода отдельного издания первой главы, современники решили, что Пушкин подражает байроновскому "Дон Жуану". Действительно, повествователь "Евгения Онегина" перескакивает с предмета на предмет, говорит много необязательного ("светская болтовня"), и все это обильно приправлено шутками и иронией, так что понять мысль автора невозможно, да и облик автора получается каким-то несерьезным. В конце 1 главы Пушкин пишет: "Перечитал все это строго: /Противоречий очень много,/ Но исправлять их не хочу". Признание принципиальное, ибо здесь сам автор обозначил ведущий принцип построения своего романа в стихах. Этот принцип — противоречие. Например, 5 строфа 1 главы весьма критически оценивает уровень образованности Онегина, но затем идет перечисление "всего, что знал еще Евгений", и в 8 строфе делается вывод, что знал он не так уж и мало. Но главное противоречие всего романа и особенно 1-й, ключевой главы — соотношение личности Онегина и личности этого самого Я. от лица которого ведется все повествование. Строфы XV — 1 позволяют заключить, что Онегин и Я, как говорит народ, два сапога пара, близкие по духу, романтически настроенные друзья. Но строфа V решительно объявляет, что "Всегда я рад заметить разность/ Между Онегиным и мной… Как будто нам уж невозможно писать поэмы о другом/, Как только о себе самом". Откуда берутся эти противоречия и почему автор их "терпит"? Дело в том, что на протяжении текста романа значение местоимений 1-ого лица (я, мне, мной, и т.п.) все время меняется. В одних случаях они обозначают автора-поэта, пишущего роман об Онегине и других персонажах. Вспомните все многочисленные рассуждения о литературе, ее истории, теории и практике сочинительства. В других случаях Я обозначает реального человека, который параллельно написанию романа об Онегине живет своей, "биографической" жизнью Пушкина, которая теперь нам хороша известна, да и многим первым читателям была знакома. Таковы, например, три последние строфы 1 главы. И наконец, в ряде эпизодов первой главы Я обозначает некоего вымышленного персонажа, безымянного знакомого Онегина по петербургскому свету. В результате получился очень сложный текст, совмещающий в себе все три мира, причем переходы из одного мира в другой происходят мгновенно, в пределах двух соседних строчек, без всякого предуведомления со стороны "автора". Вот 2 строфа — первая "авторская" (в 1-ом — внутренний монолог Онегина). "Друзья Людмилы и Руслана! С героем моего романа..." — здесь Я — поэт представляет героя своего нового творения. "Онегин, добрый мой приятель, Родился на брегах..." — перед нами Я — вымышленный безымянный персонаж, человек онегинского круга (вряд ли Пушкин стал бы смешивать свою реальность поэта и человека с вымышленной, иллюзорной "реальностью" романных персонажей). "Или блистали, мой читатель..." — опять Я — поэт, имеющий читателя. "Там некогда гулял и я: Но вреден север для меня" — с пушкинским примечанием, глухо намекающим, что реальный "биографический" человек находится сейчас в южной ссылке. В результате такого построения романный текст все время меняется, объекты описания то и дело оборачиваются разными сторонами, описываются с разных точек зрения. Текст "Евгения Онегина" заключает в себе целых три художественных мира, лежащих рядом, часто переходящих один в другой самым незаметным образом и тем не менее нигде не смешивающихся, не путающихся друге другом.
Ответ оставил: Гость
Одно из самых известных произведений М.Е. Салтыкова-Щедрина – «История одного города». Несмотря на название, это произведение – не иносказательная историческая хроника, а сатирический роман, в котором воплотилось состояние общества при самодержавии.
Это состояние возникло в России намного раньше 1731 года, обозначенного как начало повествования, и не прекратилось в 1825 году, хотя на нем и обрывается рассказ летописца. Положение в стране ничуть не изменилось и в 60-ые годы 19 века, когда была написана книга. Данная ситуация характерна не только для царской России, но и для любого общества, испытывающего на себе гнет самовластия.
Итак, власть и народ – вот та кардинальная проблема, которая является внутренним стержнем книги и делает ее цельной, несмотря на внешнюю самостоятельность глав.
Все главы, кроме первой - «О корени происхождения глуповцев» - посвящены жизни народа под гнетом самовластия. Причем каждая из них раскрывает какую-то новую грань воплощения произвола и насилия над людьми. Какие бы мероприятия ни проводил самодержец, какими бы намерениями он при этом ни руководствовался, результат всегда был один: бесконечный испуг жителей и свалившиеся на их головы новые бедствия и несчастья.
Глуповская власть представлена в книге целой галереей градоначальников. С многообразием лиц, «в разное время Глуповым правивших», сатирик знакомит читателя в главе «Опись градоначальникам». Краткие характеристики перечисленных в ней правителей поистине впечатляющи. Кто только не распоряжался судьбами глуповцев! И Амадей Мануйлович Клементий, вывезенный из Италии Бироном «за искусную стряпню макарон», и произведенный в надлежащий чин; и Ламврокакис – «беглый грек, без имени и отчества и даже без чина, пойманный графом Кирилою Разумовским в Нежине, на базаре»; и Петр Петрович Фердыщенко - бывший денщик князя Потемкина; и Онуфрий Иванович Негодяев – бывший гатчинский истопник…
Биографии многих из градоправителей могут показаться неправдоподобными. Между тем, они отражают реальное положение вещей. При самодержавном строе у вершин власти зачастую оказывались люди совершенно случайные. Но они чем-то «приглянулись» императору или его приближенным. Так, например, Бирон, который вывез из Италии Клементия, сам был вывезен императрицей Анной Иоанновной из Курляндии и получил в ее царствование неограниченную власть. А Кирилла Разумовский, якобы поймавший Ламврокакиса, стал графом и даже правителем всей Украины только благодаря своему брату Алексею – фавориту Елизаветы I. Что же касается Фердыщенко и Негодяева, то их взлет напоминает некоторые действительные факты. Достаточно сказать, что Екатерина II даровала графский титул своему парикмахеру, а Павел I возвел в графы своего камердинера. Поэтому писателю порой не нужно было даже прибегать к преувеличению: действительность давала ему большой материал.
И все же есть в «Истории одного города» немало такого, что носит откровенно фантастический характер. Градоначальник с органчиком вместо головы… Градоначальник с фаршированной головой…Оловянные солдатики, наливающиеся кровью и остервенело ломающие избы…
Зачем же нужны писателю эти и другие аналогичные им образцы? Как понимать все эти «несообразности»? Сам сатирик говорил: «Бывают чудеса, в которых, по внимательному рассмотрению, можно подметить довольно яркое реальное основание».
Действительно, с помощью образа градоначальника Брудастого, деятельность которого описана в главе «Органчик», сатирик показывает: для того, чтобы править Глуповым, вовсе не обязательно иметь голову. Для этого вполне достаточно обладать простейшим механизмом, способным воспроизводить всего две фразы – «разорю!» и «не потерплю!».
Брудастый представляет собой как бы саму суть «правительства», «очищенную от всего постороннего». С помощью гротеска Щедрин делает предельно наглядным то, что свойственно всем «градоначальникам» вообще, независимо от их личных склонностей, характера, убеждений.
Разные были в Глупове градоначальники: «деятельные» и «бездеятельные», либеральные и консервативные, вводившие просвещение и искоренявшие его. Однако все их многообразнейшие «прожекты» и поползновения в конце концов сводились к одному: к выколачиванию «недоимок» и пресечению «крамолы».
Галерея градоначальников начинается с Брудастого, являющегося своего рода «общим знаменателем всех градоначальников», и завершается Угрюм-Бурчеевым, представляющим собой величину более значительную, а потому и более зловещую. Прототипом Угрюм-Бурчеева послужил Аракчеев. Но неверно было бы ограничивать широкое обобщающее значение этой фигуры. В ней сконцентрированы и заострены черты, характерные для особого типа правителей.
Это состояние возникло в России намного раньше 1731 года, обозначенного как начало повествования, и не прекратилось в 1825 году, хотя на нем и обрывается рассказ летописца. Положение в стране ничуть не изменилось и в 60-ые годы 19 века, когда была написана книга. Данная ситуация характерна не только для царской России, но и для любого общества, испытывающего на себе гнет самовластия.
Итак, власть и народ – вот та кардинальная проблема, которая является внутренним стержнем книги и делает ее цельной, несмотря на внешнюю самостоятельность глав.
Все главы, кроме первой - «О корени происхождения глуповцев» - посвящены жизни народа под гнетом самовластия. Причем каждая из них раскрывает какую-то новую грань воплощения произвола и насилия над людьми. Какие бы мероприятия ни проводил самодержец, какими бы намерениями он при этом ни руководствовался, результат всегда был один: бесконечный испуг жителей и свалившиеся на их головы новые бедствия и несчастья.
Глуповская власть представлена в книге целой галереей градоначальников. С многообразием лиц, «в разное время Глуповым правивших», сатирик знакомит читателя в главе «Опись градоначальникам». Краткие характеристики перечисленных в ней правителей поистине впечатляющи. Кто только не распоряжался судьбами глуповцев! И Амадей Мануйлович Клементий, вывезенный из Италии Бироном «за искусную стряпню макарон», и произведенный в надлежащий чин; и Ламврокакис – «беглый грек, без имени и отчества и даже без чина, пойманный графом Кирилою Разумовским в Нежине, на базаре»; и Петр Петрович Фердыщенко - бывший денщик князя Потемкина; и Онуфрий Иванович Негодяев – бывший гатчинский истопник…
Биографии многих из градоправителей могут показаться неправдоподобными. Между тем, они отражают реальное положение вещей. При самодержавном строе у вершин власти зачастую оказывались люди совершенно случайные. Но они чем-то «приглянулись» императору или его приближенным. Так, например, Бирон, который вывез из Италии Клементия, сам был вывезен императрицей Анной Иоанновной из Курляндии и получил в ее царствование неограниченную власть. А Кирилла Разумовский, якобы поймавший Ламврокакиса, стал графом и даже правителем всей Украины только благодаря своему брату Алексею – фавориту Елизаветы I. Что же касается Фердыщенко и Негодяева, то их взлет напоминает некоторые действительные факты. Достаточно сказать, что Екатерина II даровала графский титул своему парикмахеру, а Павел I возвел в графы своего камердинера. Поэтому писателю порой не нужно было даже прибегать к преувеличению: действительность давала ему большой материал.
И все же есть в «Истории одного города» немало такого, что носит откровенно фантастический характер. Градоначальник с органчиком вместо головы… Градоначальник с фаршированной головой…Оловянные солдатики, наливающиеся кровью и остервенело ломающие избы…
Зачем же нужны писателю эти и другие аналогичные им образцы? Как понимать все эти «несообразности»? Сам сатирик говорил: «Бывают чудеса, в которых, по внимательному рассмотрению, можно подметить довольно яркое реальное основание».
Действительно, с помощью образа градоначальника Брудастого, деятельность которого описана в главе «Органчик», сатирик показывает: для того, чтобы править Глуповым, вовсе не обязательно иметь голову. Для этого вполне достаточно обладать простейшим механизмом, способным воспроизводить всего две фразы – «разорю!» и «не потерплю!».
Брудастый представляет собой как бы саму суть «правительства», «очищенную от всего постороннего». С помощью гротеска Щедрин делает предельно наглядным то, что свойственно всем «градоначальникам» вообще, независимо от их личных склонностей, характера, убеждений.
Разные были в Глупове градоначальники: «деятельные» и «бездеятельные», либеральные и консервативные, вводившие просвещение и искоренявшие его. Однако все их многообразнейшие «прожекты» и поползновения в конце концов сводились к одному: к выколачиванию «недоимок» и пресечению «крамолы».
Галерея градоначальников начинается с Брудастого, являющегося своего рода «общим знаменателем всех градоначальников», и завершается Угрюм-Бурчеевым, представляющим собой величину более значительную, а потому и более зловещую. Прототипом Угрюм-Бурчеева послужил Аракчеев. Но неверно было бы ограничивать широкое обобщающее значение этой фигуры. В ней сконцентрированы и заострены черты, характерные для особого типа правителей.
Ответ оставил: Гость
Литература, опубликовано 09.01.2019 16:01
Литература, опубликовано 09.01.2019 16:01
Литература, опубликовано 09.01.2019 16:01
Литература, опубликовано 09.01.2019 16:01